Да, я не буду оригинальным, не буду супер крутым слогом рассказывать тебе о том, как я родился, в бурю, в каком созвездии пиздеца тогда была луна и как я помню колыбельные своей матери. Обычно начинают с родителей, бабушек, двоюродных енотов, но мне всегда было наплевать на то, как получилось так, что у моей матери в животе прижился сперматозоид. Все, что было до — неважно, все, что будет дальше — неизвестно. Именно с такими взглядами на жизнь я и родился, и прожил уже тридцать лет. Как лодку назовешь, так она и поплывет. Мать назвала меня Грант. Потому что в те времена УЗИ делали редко и не точно, а наша мать вообще считала это происками сатаны. Она все время говорила, что её мучала икота, что изжога не давала покоя, и она ждала, как пророчили бабки, крупную девочку с длинными волосами, готовила девчачье имя. До меня у матери был выкидыш, девочка, она рискнула попробовать еще, схватив птицу удачи за хвост и вот я. Она родила меня после бурных танцев, раньше срока. Отстрелявшись, она мечтала закурить и больше никогда не рожать, но тогда почему у меня есть сестра, а? Подарок, отличное имя, мам, хорошо, что не бонус или не плюс один. Был шанс стать кэшбеком. Она горевала о том, что я не прекрасная девочка ровно пятнадцать минут, потом она уснула, лишившись остатка сил. Хорошо, что отец вмешался и Грант так и осталось моим вторым именем, что так и не прижилось на мне. Мне всегда рассказывали, что я засыпал только под звуки моря или китовьи звуки. Это было где-то в генетике. Все что связано с физическими нагрузками давалось мне легко с четырех лет. Самокаты, ролики, велосипеды, любой спорт падал передо мной, чем больше моя дорога сворачивала в шаблонного парня качка с мышцами вместо мозгов, тем больше я закрывался в чувствах. Помню как отец и мать начали пропускать мои игры — потому что родился самый младший из нас троих. Сейчас, почти в сорок, я прекрасно их понимаю. Тогда — я закурил. Быстро начал пить. Разочарование в собственных родителях, сильное чувство, тягучее подобно туману окутало меня и все что я мог, подобно рыбе на суше молча глотать воздух. Родители считали, что я уже взрослый, наше общение докатилось только до "ты поел?" или до "уроки сделал?". Что я чувствую было не важно, поэтому я просто молчал. Я сколотил свою гаражную группу, пил, не приходил домой, бросил спорт и ступил на дорожку "плохого парня".

— Хоть единожды включи мозги, Ходж! Это все, что от тебя требуется, — он едва ли повышал голос, но прочно вбивал свои слова на подкорки моего сознания, в свойственной ему стальной равнодушно-участной манере. Никогда не понимал, как в интонации могут сочетаться все эти черты, каким образом вообще в человеке могли укладываться три полярно противоположные личности, и чем старше я становился, тем чаще замечал за собой отзеркаливание его повадок, отчего до сих пор осекаюсь. Отточенный командирский тон по обыкновению вызывал лишь брезгливо сведенные к переносице брови и дрогнувшие на долю секунды губы.

Отец — безоговорочный авторитет в семье Вашингтон, чем он умело пользуется, надо признать, и по нынешний день. А я, пожалуй, благодарен ему за ‘промывки мозгов’, в чем он был признанным мастером. Черт знает, в какие дальние дали я бы ушел и с бутылкой какого содержимого ежедневно просыпался к полудню, проклиная свое ничтожное существование, без его железной руки, нависшей над затылком.

Бытует мнение, что при обеспеченных папашах дети забивают на цели и задачи, протирая зад в бассейне с золотом. Увы, этот шаблон действует лишь до той поры, пока на нем стоит красная литая печать. К старшей школе, когда одни начинали копить на колледж мечты, а другие строить планы о растрате студенческого кредита, в моем частном образовательном учреждении думали разве что об оформлении приглашений на глобальную вечеринку по случаю выпускного, списке необходимого алкоголя и вместимости снятой уже за год виллы. Денежный вопрос никогда не вставал ребром в кругах моего общения, просто потому что терял свою значимость. Было бы странно беспокоиться о будущем, когда, кажется, все и без того решено. Дядя — владелец сети архитектурных студий, разбросанных по трем штатам Америки, без детей, уж наверняка своего племянника пристроит куда следует, не бросит же на произвол судьбы. Черт, как же я ошибался, позволив себе проникнуться этой мыслью. В аккурат к Рождеству отец выдал мне подарок, от которого отпала не только челюсть.

— За первую четверть обучения будешь отсчитывать из своего кармана. Так что на твоем месте я бы пошерстил объявления о подработке, сынок. Не заработаешь — не поступишь, не поступишь — отправишься в свободное плавание. Шевели извилинами, Ходж, полезное умение, — меня перекосило, скорее от неожиданности такого заявления, чем от надменного смешка в довершение сей реплики. Три года шестнадцатилетнему мальчишке на нехилое пополнение копилки, ну, условия, честно, так себе, не блестящие. Хотел бы я выдавить саркастичную улыбку, посмеяться над прекрасной шуткой и закрыть эту тему, но, судя по твердо вперенным в мою сторону глазам, оценивающим реакцию на сказанное, отец вовсе не шутил. А проверять его на исполнительность все равно что биться головой о криво шпаклеванную стену — в итоге пострадаешь только ты. Мать беззаботно пожимала плечами, поддерживая позицию супруга и выжидательно ловя мой взгляд, такой же пустой, как и коробка с банками пива после хорошенького запоя.

Отлично, расклад совершенный, и как теперь прикажете крутиться?

Сайты, родители друзей, родственники из Калифорнии, объявления в школьном холле — я сгребал все возможные варианты в кучу, не представляя, с какого конца браться и в какую сторону тянуть, если канат бесконечный. Но первостепенным являлся вопрос о направлении обучения. Далекоидущие планы были не такими уж частыми гостями в моей голове, поэтому, наткнувшись на постановку цели, я впал в своего рода ступор, ибо понятия не имел, чем хочу заниматься, в какой сфере просушивать знания и на каком стуле просиживать штаны, кожаном или пластиковом. Однако зачем же работать на то, что призрачно и бесформенно. И тут щелкнуло, повернуло и определило, столь же случайно и неожиданно, как и приход первого заработка: в детстве дядя частенько усаживал меня напротив в своей студии-мастерской, занять дите, приложив минимум усилий, если вдаваться в мотивы и следствия. Я отчетливо помню именно тот эпизод, когда он брался за чертежи и раскладывал их по всей поверхности стола, вникая в линии, прорисованные прямо и смело, отчаянно черным грифелем, заточенным под мерки самого строгого перфекциониста. Почему-то я не мог оторваться от ловких движений его кисти, проектирующей на бумаге целые комплексы зданий, с любых ракурсов, сбоку, сверху, в разрезе. Иногда я даже пробовал повторять идеальные углы и срезы без линейки и каких-либо измерительных приборов, как дядя. Но, разумеется, получались кривые круги и дрожащие волны вместо желаемых идеальных фигур. Чем глубже я уходил в воспоминания сейчас, чем полнее становилось мое представление о моем месте в жизни. Однозначно нельзя сказать, что я желал быть копией дяди, что почему-то по духу был мне ближе отца, но мне точно была близка сфера его деятельности по духу, да и перспективы открывались неплохие. Как только я обозначил цель — Новая Школа Архитектуры и Дизайна, Сан-Диего, Калифорния — время полетело с бешеной скоростью, а разрозненные мысли собрались, наконец, в единое целое, что безумно мотивировало.

Я выбрал систему, позволяющую получить архитектурную лицензию после бакалавриата и обязательной двухлетней практики. А так же я активно подрабатывал риелтором и вырабатывал насмотренность на здания разного формата. И не прогадал, как оказалось впоследствии: к двадцати пяти годам я успел пройти стажировку в трех компаниях и успешно сдать экзамен Национального совета архитектурной регистрации. Отец сдержал слово и в течение десяти месяцев (точно первая четверть) переводил на счет деньги исключительно на проживание, транспорт и питание, во второй же четверти, осведомившись сперва о моем учебном рейтинге по своим всемогущим связям (давно перестал задаваться вопросом, откуда у него контакты всех и вся), регулярную плату взял на себя, позволив мне чуток расслабиться и подкопить сил на преодоление ответственного этапа жизни.

Студенческие годы, как ни крути, врезаются в память отменно: и первые пробы чего только на ум взбредет, и опрометчивые выводы и ненужные конфликты. В этот момент на подмогу пришел верный друг молодежи — алкоголь, а прощупав благодатную почву, привел младшую сестру — сигарету. Лето в статусе уже второкурсника выдалось по-настоящему жарким, причем температурные взлеты здесь не в счет. Новая компания, новые темы, перебивающие тяготящие разум философские размышления на волну отдыха. За три месяца эмоциональный ряд пополнился так, как за все девятнадцать лет вместе взятые, а фраза «нужно попробовать все» стала чуть ли не лозунгом. Проблем с самоконтролем у меня никогда не замечалось, но именно тут проявляются первые дыры, подлатать которые в дальнейшем будет не так уж и просто. На заметку: зачетные проекты и прорисовывались как-то легче в облаке табака, сто процентов гарантия, проверено на собственном опыте. Будучи человеком компанейским, я вливался в любые кучки по интересам, благодаря чему удавалось улаживать мирно какие-то разногласия между ними, ведь я выступал как связующий два берега мост. Первые ростки дипломатии, черт возьми. Еще помню, как раздражал кавардак из черновиков и карандашных набросков моих соседей по квартире. Для сосредоточения необходимо было представлять картину в ее истинных красках, рассмотреть течение линий в различных ситуациях, что я и пытался воссоздать. Забавно, они даже спорили между собой, кто первый сорвется и вышвырнет в окно всю кипу бумажных листов. И я бы получил пятьдесят баксов запросто, приняв участие в их бессмысленных рассуждениях, ведь и они и я знали, что если кто-нибудь тронет плод моей чертвертовой работы — следующим, к чему он приложит руку, будет лед для распухшего носа.

— Никакого академа, Ходж, а я тебе на что. — мать, на которую я носил обиду в сердце слишком долго обнимет меня и я выдыхаю. Первый год учебы, перетек во второй, а ко всем сложностям обучения добавился орущий младенец и молодая жена. — Я же вижу, как твои глаза горят. — то, что она замечала во мне не только плохое после стольких бессонных ночей и поездок в больницу по моей вине — определенно талант. Я обнимаю ей в ответ на секунду словно засыпая на ее плече от усталости. Из первой любви не выходит ничего толкового. Я влюбился в учительницу химии и не мог резать лягушек. Только потом я понял, что любовь и желание трахнуть — разные эмоции. В семнадцать я лишился с ней девственности и потерял к ней интерес. В семнадцать я вступил в первые отношения с одноклассницей с которой мы дрались, ссорились, проклинали друг друга и обещали прыгнуть с моста, если расстанемся, а потом мы с ней же и поженились. По залету. Первая любовь пустышка по сравнению с любовью к сыну. От его подобраный с земли листочков, подаренных маме, поделок, что он дарил мне, на душе разливалось особенное тепло. Все что я хотел — быть рядом с ним. Возможно, я растворился в отцовсте слишком сильно, после обучения я нашел скучную, но прибыльную работу, спешил домой и похоронил идеи бизнеса.

— Нам нужно серьезно поговорить. — слова, что заставляют волосы шевелиться. — Я хочу подать на развод. — я устало вздыхаю, понимая, что это заслужил, я с трудом мог вспомнить сколько раз мы засыпали в одной кровати за последние полгода или год. Она давно перестала быть любимой и желанной, она просто была матерью моего ребенка, партнером, словно она никуда не денется. — Только давай сделаем это нормально. Для сына. — Вторит мой голос, который я не узнаю и еще пол года мы тратим на терапию, чтобы правильно донести сыну, что все это не из-за него и ему не вредит. Первое время когда мы разъехались он жил три дня у меня, три дня у жены, один день выпадал на бабушек/дедушек. Потом с новыми кружками и интересами я сместился на второй план, мне доставался  совместный отдых и один выходной. Мы классно проводили время, созванивались и ходили в кино на мультики. быть отцом у меня получалось.

— Мы будем делать бизнес, мы будем делать бабки. — мой лучший друг времен университета становиться моим совладельцем по бизнесу и мы начинаем зарабатывать и расширяться, то чего я хотел, дядя выделил мне филиал для тренировки перед этим супер-тупым планом. Мы набрали команду, сосредоточились и начали зарабатывать. Я пытаюсь начать жизнь с нуля и, быть может, не совсем легальными путями, ведь коррупции в недвижимости дофига. Теперь я в форме полицейского только на Хэллоуин или в спальне, а жизнь, кажется сложнее, чем была в семнадцать. Раньше я считал, что есть хорошие и плохие парни такие как "полицейские", я мог определить когда моя дорога свернула на поворот "плохих парней" и вот, парень, тебе тридцать восемь, а у тебя за душой разве что пачка сигарет и умение делать суши дома, алименты и бизнес, который ты начал с другом, но где-то внутри дыра. Недавно я похоронил мать, что причинило мне страдания неизведанного до этого уровня, но потеря не приходит одна. Теперь у меня есть сестра. Мой путь, который я выбрал был больше похож на волны океана, мне нужна была лучшая доска для серфа, чтобы к сорока годам еще не переломить себе спину в трех местах. Я расплатился лишь сердцем. Я всегда был из этих романтиков, что верят в любовь, что фантазируют, планируют, рисуют свои мечты и визуализируют. Был. Теперь я не знакомлю девушек со своим ребенком, хотя ему уже есть восемнадцать. Теперь я не пускаю их в квартиру, мы встречаемся в отелях или у них. Если первое время это казалось романтическим, то когда у меня была паническая атака при попытке привести девушку в дом мне пришлось обратиться к психологу. Почему за десять лет после развода я так и не ощущаю себя свободным? Почему я так и не могу построить что-то здоровое. Остается надеяться, что отец я хотя бы лучше чем мой.