|
сумеречное марево ночного города плотно обхватывает силуэты людей, словно пакует в кокон. из него, конечно, плохой городской житель. вообще из него просто житель плохой. кто бы подумал, что стать социопатом можно к четвертому десятку лет? кейси усмехается одним уловимым движением уголка рта, он стал социопатом из-за самого себя, он словно не умеет улыбаться нормально теперь. можно стать кем угодно. жизнь настолько паскудная тварь, что охуеваешь всякий раз, когда она бьет со всей дури по лихо скроенному черепу. так что удивляться нечему. да и он давно перестал ощущать эту тупую эмоцию удивления. все тут как-то слишком просто. и нехер усложнять. звуки шагов по идеально гладкому тротуару почти не слышны, и мужчина прибавляет ход своей едва хромой походке. мужчина передергивает плечами, глядит сквозь солнцезащитные очки в темноту улицы. в зубах незажженная сигарета переминается губами, сдавливается. он не прикуривает, лишь ощущает жжение табака по кромке губ, слегка горьковатый, с привкусом пепла. внутри огромной сферы сверхъестественного обмана из махинаций, экономических преступлений, убийств и рек крови выживают только сильнейшие, восседают во главе, под самыми сводами. он устал. действительно устал. терять нечего, оглядываться некуда и смотреть впереди не на что. такой вот невеселый расклад из реального пасьянса. у грейвса в душе ничего нет, теперь даже его дома и работы нет, чужие стены. ему небо собственная челка разрезает на полосы, когда он голову в немом вопросе поднимает, словно у отца спрашивает совета. его длинные пальца уже давно продолжение в палочке нашли, а невербальная и беспалочковая магия в нем усиливается с каждым днем, из блеклой тени отца от которой он бежал кейси все больше на него походит, накидывая его мантию, посматривая на палочку павшего родителя, что у камина красуется, все еще не решаясь дотронуться до нее. все кто знал отца его молча по спине хлопают, скупые слезы пряча от того как единственный сын похож на него, как практически в его ботинки и кожу влез, так что мать в его поступи по дому даже читает отца, ей больно на сына такого смотреть. она все еще вспоминает непослушного паренька, который не закрывал рот, вечно что-то вместе с ней напевал, кружился, набивал шишки и ошибки, а теперь скала. она в его взгляде больше не видит море лишь волчий холод. огоньки славы и азарта пропали и пылью покрылись вместе со всеми музыкальными атрибутами прошлой жизни. аврора помнит как персиваль сына пытался в макуса втянуть, как они живо спорили, как сын уезжал с одной сумкой, целуя её в висок, как он бежал по своему пути, потому что боялся и не хотел быть сыном своего великого отца. бремя слишком сложное для кейси. все детство он ведь не упускал возможности отправиться к каким угодно родственникам лишь бы не оставаться в отчем доме. персиваль день за днем учил сына защитным заклинаниям, атакующим, всему что сам знал. он все твердил “мракоборцы, сынок, долго не живут, ты должен научиться пока я могу” великий волшебник того времени ловко чередовал эту фразу с еще более страшной “семья первое по чему нанесут удар, ты должен защитить маму.” кейси бежал от этих уроков у него все было отлично с манящими чарами, с полетами, с языками, музыкой, но он был просто худшим в боевой магии, н и ч т о ж н ы е успехи давались ему потом кровью и слезами. на фоне этого мать теряет уже не первого ребенка на сроках когда все уже понимают, что она беременна. болезненная аврора проходит через это стойко, чего не скажешь о кейси, что находил её в ванной в крови, стараясь ей помочь. он почти панически боялся её потерять, представляя как озвереет отец. он вспоминал, как просил брата сам, завидуя всем макфасти и другим своим друзьям, он хотел отвлечь отца на еще одного ребенка, не стоически выносить все удары в одиночку. это желание умирало, он принял как факт свое единоличное наследование всего великого и всего низменного, что было в сердце собственного отца. к шестнадцати годам он уже трясся и испытывал панические атаки просто от желания отца провести время вместе, потому что все время вместе для кейси были лишь тренировки такие, что проходили самые элитные мракоборцы в штаб квартире. все робкие попытки авроры разнообразить досуг сына и отца тонули в его аргументах, она молчала, так как с ней он был добрее. были хорошие дни, когда они были все вместе, тогда он был просто ребенком, они ели, общались, отец интересовался им, но были и страшные недели - когда мама поддавалась одной из своих хронических болезней и лежала в комнате. тогда отец превращался в тренера вновь, словно так он пытался отвлечься - на сыне. персиваль не смог побить гриндевальда, не смог. им воспользовались как просто куклой, за себя выдавал самый опасный из живущих - это по эго ударило сильно, так, что эти шрамы даже на кейси отпечатались четко. мальчишка, что рос в солнечных штатах воспринимал холодный и влажный воздух британии как освобождение, каждый раз приезжая с жатым в пружину желанием быть самим собой и жить на полную он врывался в жизнь своих друзей и устраивал самые безумные выходки, словно его жизнь искрилась рядом с ними. грейвс знал, что эта свобода времена - скоро возвращаться. мышечная масса, что он набирал непропорционально своим друзьям, боевые шрамы, что уже красовались на нем все это друзья подмечали, но не комментировали. он подобно волку, что сидит в клетке рос все озлобление, он был ядовит на слова, радикален в суждениях, делил мир на белое и черное, осуждал, следовал своим принципам и был безрассудно храбр. агрессивная игра в квиддич в школе, дуэльные клубы, тренировки с отцом и такие совершенно другие увлечения как музыкальная группа на каникулах, рисование, тексты песен, что он писал, растения и крылатые лошади. кейси просто был не тем сыном, что должен был родиться у персиваля он был нежнее и ему больше нравилось помогать матери выпекать печенье в форме нюхля, чем отражать заклятия. но он уважал отца, уважал просьбы матери и молчал, терпел и проходил все стойко - без жалоб. он научился находит в этом всем плюсы и время для себя. оканчивая школу, он собирался сообщить отцу что покидает дом и так и поступил, к тому времени он знал отца достаточно хорошо, чтобы предложить ему то, что не решался ранее. серые глаза волка уже почти потухли и голос монотонно проговорил: “если я выиграю дуэль, я уезжаю и делаю что хочу со своей жизнью, а если нет, то я отправлюсь в макуса завтра же.” кейси отчаянно поставил все на карту. с того дня у него остался шрам на брови, но отца он побил, взял пожитки и перевернул эту свирепую страницу. вот ему девятнадцать у него группа, популярность, свобода, которой у него не было. он влюбляется, терпит неудачи, прогорает и снова взлетает. ведь для музыканта и поэта нет лучшей почвы чем драма в детстве, драма в сердце. в те золотые времена он не любил никого дольше недели, очевидно, с генами отца ему передалось желание не торопиться с браком, ведь все успеется. его кидали на деньги, нападали, он дрался и часто проигрывал в этих драках просто потому, что даже не собирался бить в ответ. в те времена ноги уносят парня все дальше и дальше от дома, с каждым годом он все реже в сша, все чаще в британии и франции, к двадцати пяти годам он дай бог за год неделю проводил с матерью. он изучал языки, даже змеиный, потому что выбрал своим оружием - слово. он считал не обязательно быть сильным, можно заговорить врага, можно быть дипломатом. а змеиный язык он использовал в собственных шоу при выступлениях, когда просил змею передать розу определенной девушке в зале. это все было элементом шоу, но после увлекло сильно парня. с изучениям помог двоюродный дедушка, что уже умел общаться со змеями из-за своего асоциального образа жизни казался грейвсу странным. родители принимали это “наказание” от собственного сына достойно удивляясь его очередным переменам, когда он приезжал на мамин день рождения. они катались на лошадях, она рассказывала ему новости, отец хлопал по плечу все больше теряя боевой дух от встречи к встречи. в один из своих визитов уже почти пятнадцать лет назад раздался звонок, когда мать вышла за покупками. отец погиб. то, что назвали телом, которое нужно опознать, было скорее суповым набором, что до сих пор является ему в кошмарах, сын получил вещи своего родителя и с удивлением обнаружил там вырезку из статьи про свое выступление в кармане. там он получал награду. он что гордился им? часы, что отсчитали все минуты его отца красили его запястье, как и кольцо, палочка оказалась самым важным артефактом, что ему вручили. мать уговаривала сына использовать её, но кейси себя достойным не считал, он её в футляр спрятал и над камином хранит. он все свои начинания похоронил, прорвавшись в макуса на славе собственной фамилии он быстро по карьерной лестнице рос, так что за ним не угнаться было. аврора сына отговаривала от пути служения памяти персивалю, но кейси только так мог выразить любовь, все тренировки, все умения, что были ему переданы заиграли всеми красками. он словно кожей все знания впитывал, пробивая себе дорогу в кабинеты все выше и выше. он хотел быть достойным палочки отца, его фамилии. из свободолюбивого мальчишки он превратился в карьериста, что задерживался на работе, выбивал дух из всех вокруг себя и призрак его отца помогал ему проделать карьерный путь, что занимал бы двадцать лет всего за десять. в британии он бывает редко, пропускает важные события в жизни своих родственников и друзей, он все больше и больше становиться тем кого отец хотел из него сделать, все меньше от его самого в этом образе остается. многие отмечают что он умнее отца, говорит изящнее, хитрее, что он большой дипломат чем воин, все пророчат ему будущее великое и многие хотят погреться в его лучах. слава его как певца все еще не стирается, многие песни все еще считаются нетленными, он до сих пор получает средства не только с работы, но и с авторских прав. став главой обливаторов он женится, достаточно быстро появляется ребенок, которого кейси воспитывает совершенно по другому, а когда его повышают до главы департамента он спокойно достает палочку отца, чтобы произнести простое заклинание и та слушается беспрекословно и становится его основной. он считает, что отдал долг и тогда душа зовет его туда - где ему дышалось лучше в британию, он вызывается возглавить делегацию и даже рад тут остаться, жаль что при таких обстоятельствах. но теперь он ближе с матерью, что пять лет как уже приехала, пока не решается перевезти семью, но получает квартиру и должность в министерстве магии теперь он вечером как в старые времена может пойти с наем и тиби выпить огневиски, словно между ними не было этих двадцати лет, что каждого из них превратили в фарш, ведь когда мы смотрим друг другу в глаза мы не видим мужчин, что выросли из нас, я все еще вижу тех ребят, которым море по колено, даже если это море из крови.
основной персонаж этот планы на игру и персонажа хотелось бы развить его участие в жизни Британии, больше боевых действий, наверное, чем дипломатии и разговоров. затусить с друзьями, переспать с Наем хд все права на перса отдаю Макфасти ПРИМЕР ИГРЫ Something about you It’s like an addiction [indent] [indent] hit me with your best shot honey
[indent] шумная гудящая, подобно улью неразумных сознаний, толпа не манила меня, а лишь отталкивала-заталкивала, раз за разом все глубже куда-то под свою же кожу. а куда глубже, а что там помимо вакуума, в той глубине, где звенит чужой бокал огневиски, словно запирая тебя в одиночестве с самым главным твоим врагом - самим собой. я проходил через эту дуэль рефлексии раз за разом, все больше и больше вынося для себя скорее минусов, чем плюсов. я с трудом мог вспомнить, когда я ел не один, когда я вообще я ел, когда я просыпался не один и когда я вообще просыпался, наблюдая в окно за солнцем. эта роскошь давно утратила для меня осязаемость. я проваливался в небытие от усталости, вскакивал, словно от кошмара, скорее всего от него, но моя голова не запоминала ничего кроме сквозящей черноты. работал на пределе на двух работах, но самое страшное я вел войну на двух фронтах. за последние пять лет я так часто оказывался на той грани в метре от мерлина, чтобы схватить его за бороду и наконец-то уже остаться с ним. все чаще я спрашивал являюсь ли счастливчиком, если еще не умер, а я важен в этой битве, на верной ли я стороне? мне некогда было определяться, но я был чистокровным, мне нечего было терять, но я поставил все на красное и чувствовал, как сгорает моя ставка. орден уже не тот, как тот в который я вступал. каждому второму нет и двадцати одного. я вооружился детьми в песочнице, что были расходным материалом дамболдора, чем он был лучше лорда? ничем. мы просто пешки, слишком смелы, готовы сгореть подобно фениксу, во имя общей цели. но каковы наши шансы? с каждым днем я ощущал как мгла сгущается. с каждым днем я понимал лишь одно - я должен сделать все, чтобы эти дети, что пришли из личного максимализма, умерли не в первые пять минут дуэли. что если они продержатся минут двадцать, а там и я успею? подставлю свой бок под очередной шрам, почти лишусь конечности, волос или мантии, что если мне больше не придется хоронить волшебников, как мне жить с этими если? как жить, когда все закончится? но вот я проиграл участие в этом мероприятии подруге из министерства если такой можно было назвать юджинию дженкинс, я слишком часто спорю с ней ожидая проигрыша. я даже был вынужден произнести подобие тоста - будем. - лучшее моё участие и выступление. она светилась, я закатывал глаза. я всегда брезговал общаться с хит-визартами, но мне уже хватало мудрости и седых волос, чтобы не показывать это, но мои первые года в аврорате проходили под гимном “покажем им их место”. я вечно то мешал им, то задевал, то дрался, то вызывал на дуэли. двадцати пяти летний я, тот, что остался далеко позади от этого общего зала, сейчас бы воспламенил стол и оглушил бы самого огромного из хитов. но сейчас я лишь краем глаза переглядывался с такими же, как и я “главнокомандующими”, что носили шрамы от моих проделок и многозначительно улыбался, поднимая бокал в воздух. чем больше я салютовал, тем шире улыбка была, тем веселее мне было. выпить - святое. на мгновение забыть, что за стенами смерть - бесценно. посмеяться с подругой - подобно горному воздуху. мы сидели в зале где были такие же как мы - за сорок. основная веченика была парой этажей ниже, подальше от кабинета нового министра, но там то нечего было бояться - кровь не горячая. мы оставили "детей" наслаждаться выпускным
[indent] я обещаю руфусу и боунс, что принесу тот самый виски, что они подарили мне на сорок пять лет, но так как я обещаю это примерно каждую пьянку за последние два месяца, а так и не приношу, но амелия порывается обшарить мой кабинет самостоятельно - наивная. там все давно заколдовано от таких вот, как эта подпившая проныра. еще бокал и я отправляюсь по коридорам до того самого места, где взмахом палочки проявляю свой собственный минибар. это происходит почти параллельно с незапланированным вторжением. в итоге я стою с бутылкой, когда о н а заходит со своей, пытаясь вся полностью уместиться на моем кресле, давая мне обзор на то какая же ты, вэнс, все же хрупкая, спустя все это время я все еще против твоего нахождения в ордене. я бы тебе мозги сейчас поджарил и снес бы все про орден и того, что останется. ты раздражала меня тем, что я не мог не защищать тебя. и что я, кажется, тебе обещал прийти ко [float=right][/float]всем внизу и не прятаться в кабинете. ой. но моё кресло вэнс - перебор. шаг из темноты, еще один и тут отсутствие реакции говорит лишь одно - она пьяна. настолько пьяной и потерявшей бдительность я не видел брюнетку никогда, поэтому молчу, раздраженный тем, что моё кресло заняли, но не имеющим привычки приставать к пьяным. я сам так часто напиваюсь до такого, что уже не сосчитать, но, чтобы она. я поворачиваю голову на дверь, желая избежать разговора, как и весь год до. по ощущением кольцо на моей шее словно начинает нагреваться и жечь кожу, я хмыкаю и делаю еще шаг в дверь. но её голос оставляет меня без шансов. я замираю, временно прекратив попытки к побегу. но мне даже не удается пожалеть о том, что я застигнут врасплох, как её яд заполняет воздух. я легко поворачиваю руку в воздухе, даже не вооружившись палочкой:
[indent] - сие дуо - заговор обмена, школьная программа. мой старый скрипучий друг оказывается в другом углу кабинета, меняясь местами с табуреткой, что издает скрип и с грохотом разваливается под миниатюрной вэнс. я не трогал эту ветхую мебель, кажется, лет десять, удивлен, что она вообще еще самовольно не покинула этот кабинет за ненадобностью, как и добрая половина вещей тут. меня волновало лишь м о ё кресло. они продолжали служить трудностями для уборки и сбора пыли. я хмыкаю. - акцио, виски. - бутылка, что так жадно была украдена эммелиной, скорее всего, с праздника уже в моей руке и я медленно направляюсь к моему креслу, что имеет со мной связь больше, чем любой человек в аврорате, даже она. я осматриваю бутылку, что принесла вэнс и делаю глоток. виски горчит. я слегка откидываюсь в своем старом боевом товарище - кресле. я могу еще сотню раз написать кресло, чтобы ты поняла, что тебе не рады в этом кабинете. - так, а повод то какой? - не стоит дразнить быка красным плащом, [float=left] [/float]эммелина, даже если тебе кажется, что ты выстоишь на этом родео более десяти секунд, то, скорее всего, это заблуждение. я ставлю наши бутылки рядом и возобновляю у себя виски. ловко достаю палочку, так чтобы она заметила это и не наступала активно. нужно напомнить, что я точно более работоспособен сейчас. указываю кивком на свой стакан, протягиваю тебе, чтобы ты попробовала нормальный виски, раз уж решила напиться. я накладываю глушащие наш чары, чтобы звук не выходил из кабинета, так как предвижу бурную реакцию на то, что ты только что звонко грохнулась и разрушила министерскую тумбочку или табуретку, хрен раздерешь, своей пятой точкой. это было весело, спасибо. - пить для грусти? - задаю я вопрос, что должен работать сильнее любого заклинания в этой комнате. он обрывистый, короткий, но глубокий, я все еще помню, что с тобой - вэнс мне не нужно искать много слов. не нужно выдавливать из себя развернутые ответы, но быть понятым верно. - что с т о б о й происходит? - я намекаю, что все что она произнесет не покинет эту комнату в прямом и переносном смысле. я намекаю, что когда-то давно на тестировании в аврорат, задавал тоже самое раз за разом, заставляя ее пропускать свои эмоции через мясорубку. ты должна понять что с тобой и если это мешает службе - избавиться от этого, эмс. больше нет формул. это правило, что я вбивал в тебя с первого дня. перешагивай через препятствия. избавляйся от преград. не п р и в я з ы в а я с я.
[indent] а что, если бы ты не пошла за доком. а что если бы ордена не было. [indent] [indent] [indent] кем мы бы были [indent] [indent] [indent] [indent] [indent] сейчас?
| |